2015 год
Мы изучали травму, но пока время шло, картина становилась другой, и картина становилась все сложнее. И в конце концов стало похоже, что мы все связаны друг с другом, и в этом ключевой принцип. Мы – социальные существа, и у нас социальный мозг. Никто не живет сам по себе. Никто даже не думает сам по себе. И понимание травмы во многом упрощается в контексте взаимоотношений.
Я хотел бы начать с того, чтобы показать вам видео эксперимента, который провел мой знакомый в своей лаборатории исследования детского стресса и развития, в котором он показал, что наша нейробиология социальна. Я покажу вам простую запись с мамой и её милым ребёнком, где они играют друг с другом. И в какой-то момент, в ухе в её микрофоне люди говорили: «Заморозь своё лицо». Когда она «замораживала» своё лицо, вы увидите, что у мальчика появлялась реакция. У вас, если только вы не абсолютно бессердечный человек, тоже появится реакция. И вот эта ваша реакция, то, как реагирует ваше тело, я попрошу вас обратить на это внимание [показ видео]. Что ж это обычный разговор матери с ребёнком. Ну, так же, как взрослые иногда разговаривают. И сейчас ей сказали «заморозить» своё выражение лица. Он [ребёнок] говорит: «Мамочка, это я». И мама и сама перепугалась. И те ощущения, что он испытывает в теле сейчас, это примерно те же самые ощущения, что испытываете и вы.
Вы надеетесь, что это худшее, что произошло с этим мальчиком. Но через шесть месяцев он снова вернулся в лабораторию, ему померяли давление, измерили гормоны стресса. И как только он снова вошёл в эту комнату, его стресс повысился и увеличился выброс стрессовых гормонов. И это показывает нам, что есть что-то помимо обычной памяти. Что-то, что говорит ребёнку: «Это не совсем классное место, но историю про то, что здесь происходило, я тебе не могу рассказать». Эксперимент показывает, что, если это становится хроническим опытом, если ты пытаешься играть, стараешься быть замеченным, пытаешься получить ответ от людей — ваш мозг, и ваша гормональная система сходят с ума.
И это что-то, что мы узнали. И это что-то, что почему-то слабо проникло в общественное знание. Что удивительно, потому что два величайших ученых в этой сфере тоже написали статьи. Один из которых Вуди Тайхер, который изучил все различные изменения в мозге, которые происходят при отказе и отвержении. И второй — Карл Вайтруф, который создал лабораторию привязанности, который также в течение тридцати лет в совершенно адекватных экспериментах показал, что если вас не замечают, если вас отвергают, если ребёнок не может найти свою маму, то такие стрессы ведут к стабильным биологическим, психологическим и эпигенетическим изменениям. В той же сфере, в которой будете писать статьи вы.
Что же, снова вернемся к лаборатории. Двухмесячный ребенок, который наслаждается жизнью, потому что он тянет маму за волосы, а та начинает орать. И он думает: «Я очень крутой двухмесячный ребенок, я могу делать такие звуки и заставлять такую большую штуку кричать». Мама терпит потому, что она тоже думает, что ребенок очень классный. Но на самом деле ребёнок чувствует себя хорошо, потому что у него нет фронтальной коры. Потому что те, у кого нет фронтальной коры, не знают, что чувствуют другие. А вот у мамы есть фронтальная кора и это все портит, потому что ей приходится думать о том, что чувствуют другие. Мама терпит, потому что ее фронтальная кора заставляет её заботиться о ребенке. Но как только боль нарастает, фронтальная кора выходит из строя. Это важный момент, потому что обычно мы делаем упор на наше терпение. Я теряю своё терпение или у меня есть пределы моего терпения. Мы все говорим, что надо любить и принимать страшных, отвратительных людей, потому что мы все часть человеческой расы и это в нашей природе. Но если вы вдруг расстраиваетесь, ваша фронтальная кора исчезает и власть берёт на себя подкорка или лимбическая система. Лимбическая система – это древнейшая часть нашего мозга, которая заставляет вас реагировать наиболее постыдным, резким способом и оценивает наличие угрозы, после чего ваша фронтальная кора начинает извиняться перед самой собой и испытывает чувство вины. Фронтальная кора по сути не имеет путей к лимбической системе. Я надеюсь, что наши профессионалы поймут это: нельзя просто разговором поменять какие-то иррациональные мысли и убеждения человека. Нельзя просто сказать: «Перестань любить этого плохого парня». Потому что человек его любит. И за все эти штуки отвечают другие части мозга, и пока мы это не поймем, мы будем продолжать делать те терапии, которые неэффективны.
Что же, этот ребенок хорошо проводил время, но, а что произошло потом, это то, что происходит с любым человеком, у которого есть ребёнок. Борьба за существование. Это также замечали и мои родители. То есть вы всегда боретесь с родителями за существование. И благо, что вы всегда побеждаете, иначе бы вы были мертвы. Вот теперь мама снова побеждает, и маленький ребёнок видит злое лицо мамы.
Сзади мозга есть такая часть под названием амигдала. Детектор угрозы, пожарная сигнализация нашего мозга, которая уже есть у двухмесячного ребенка. И она говорит ему, что: «Что-то плохое происходит здесь». И как большинство людей, которые замечают опасность, он прячет голову в песок и мама чувствует себя отделённой от ребёнка. И она начинает использовать универсальный язык, который можно услышать у любых родителей типа «ту-ту, мой маленький ребёнок», «ля-ля-ля». Это происходит и на индийском, и на китайском, и где угодно. Это язык пения друг другу. Очень важно, потому что пение это не то, что обычно делаете и не то, что вы обычно говорите, как практики. Пение — это такая же программа, как вот мы имеем программы расстройств поведения или какие-то другие.
Итак, мама поет, и постепенно двигается с ребенком. И в какой-то момент ребенок смотрит, чисто ли небо? Он видит доброе лицо и чувствует единение и удовольствие. Это то, как развивается наш мозг. Он развивается через поломку и починку, поломку и починку. И в конце концов у ребенка появляется картина самого себя, вот где-то здесь, сзади [показывает рукой на теменную зону], где нет языка и сознания, которая говорит ему, что если я испытываю стресс, то чуть позже или чуть раньше всё станет хорошо, я могу положиться на близкого мне человека, а позже на других людей, которые окружают меня, что всё, в конце концов, будет хорошо. И важный момент здесь, это то, что если ты не можешь рассчитывать на близких людей, на то, что люди придут и спасут тебя, то тебе придется делать это самому. И это то, что мы все сейчас делаем.
Что же давайте скажем: это длинная история, но я вкратце о ней расскажу. Здесь мы возвращаемся к Дарвину, который в своей книге «Эмоциональная экспрессия у животных и человека» говорит: «Существует взаимное влияние тела и мозга». И сегодня мы знаем, что 80% нервов, которые соединяют сознание и мозг это эфферентные нервы. Это значит, что вы можете менять то, что чувствует ваш мозг путем движения тела.
Интересно, что почти все культуры, ну, за исключением, наверно, южноевропейской культуры, имеют телесные практики. Вы приезжаете в Китай и видите вот это по утрам [показывает движение из практики цигун]. Вы приезжаете в Индию, и там люди сидят вот так или в каких-то странных позах [сопровождает речь жестами из йоги]. В Африке люди танцуют или поют. Европейцы, я их много изучал, смотрел вокруг, и у нас практически нет таких практик, что очень странно. Большинство наших чувств идут из Европы, и единственный ответ плохим эмоциям в Европе — это «Выпей глоточек!». Это единственный метод, который у нас есть. Таким образом, мы живем в культуре, которая выросла из понятия «Выпей глоточек!». Ты чувствуешь себя плохо – положи что-то в свой рот и успокойся. И мы не учим людей, я сомневаюсь, что и вы учите своих клиентов, что у нас есть очень мощный врожденный механизм, который позволяет нам почувствовать себя лучше. Как это открыто в йоге, цигуне, боевых искусствах, джиу-джитсу и так далее, и тому подобное. Потому что это наша культура и потому что альтернативы кажутся странными. И это грустно, потому что у нас доминирующая культура и другие культуры тоже воспринимают стереотип, что все эти практики довольно странные. Но ведь это очень мощные техники, чтобы получить контроль над своим телом. В то время как таблетки не являются таким способом.
Что же, переходя к исследованию травмы, мы с моей группой собрались в нашем госпитале и набрали выборку из людей с пограничным расстройством личности, чтобы узнать в какой мере они были травмированы в детстве. Мы провели огромное количество времени, чтобы создать опросник, который бы я хотел, чтобы вы использовали и сегодня, потому что вопросы к людям типа «Было ли к вам жестокое обращение в детстве?» или «Бил ли Вас отец?», конечно, вызывают недоумение у людей и недоверие, потому что люди боятся, что вы как-то используете эту информацию, ведь вы совершенно незнакомый им человек. Что же, как же нам добиться ответа? Вместо этого мы решили спрашивать: «Где ты живешь?», «С кем ты живешь?», «Кто занимается шопингом?», «Кто у вас готовит поесть?», «Как часто у вас работает телевизор?» и «Когда вы вставали по утрам, вы разговариваете друг с другом, или вы просто не отходите от телевизора?». Это очень важная информация, которую большинство специалистов не собирают. Они считают её нерелевантной, но ведь это достаточно важно узнать, как ты заботишься о себе и с кем ты говоришь, когда тебе плохо. Затем мы спрашиваем добивающий вопрос: «Кто-нибудь считал вас особенным?», «Кто-нибудь понимал, кто вы есть?», и наконец «Был ли кто-то, с кем вы чувствовали себя в безопасности?». И одна треть пациентов отвечали, что они не чувствовали себя в безопасности вообще ни с кем, с кем они росли. И этот вопрос до сих пор нигде не учитывается. И для DSM-5. А классификация, о которой вы никогда не услышите в моей книжке, потому что это достаточно ужасный и некорректный инструмент.
Если инструмент для диагностики более безумен, чем сам пациент, то это действительно повод сделать что-то другое. При полевых исследованиях в DSM-5 задавались в основном два вопроса. Первый вопрос звучал так. «Можете ли вы предположить, что, когда вы росли, люди были к вам добры?». И второй «Были ли в вашей семье наркоманы или алкоголики?». Не слова о том, ходил ли кто-то на войну(?), пренебрегал ли кто-то вами в детстве(?). 2 и 3% детей в Америке – это дети, чьи родители сейчас в тюрьме и над которыми за это смеются другие люди. Происходят ужаснейшие вещи с детьми, о которых можно говорить часами. Но о чем мы обычно не говорим. Мы говорим о таких случаях вне контекста. Мы говорим, что виноваты какие-то призрачные гены, о чём нет никаких свидетельств.
Потом мы спрашиваем у людей: «А кто устанавливал правила поведения дома?». Хороший вопрос для себя и других «На что были похожи эти правила?». «Как бы вы воспитывали ваших детей? Наказывали бы их? Ставили в угол? И как воспитывали в детстве Вас?» Очень интересный вопрос «И как вы решаете проблемы со своим партнером?». Отвечая на такие вопросы, люди выкладывают вам много информации. Мы уже набрали достаточно большое количество историй и сексуального насилия и опубликовали ряд статей, которые показали, что в районе 87% людей с пограничным расстройством имеют историю насилия в детстве, причем до семи лет. Почему так? Да потому что в мозге развиваются различные системы в разные годы и эти системы определенным образом реагируют на вещи, которые происходят вокруг, соответственно возрастному развитию. Так что возраст очень важен.
Это уже мы собрали тридцать семь человек в госпитале, чтобы сравнить информацию по травме и всему остальному. И то, что меня заинтересовало, и то, что должно заинтересовать вас, это не те вещи по поводу диагноза, а вещи по поводу поведения. Меня всегда интересовало, почему люди после работы садятся в кресло и закуривают сигарету и чувствуют себя лучше; почему люди занимаются голоданием и тоже чувствуют себя лучше. Почему люди, как мне сказала одна из актрис, которую я наблюдал: «Еда для меня это то же самое, что тошнота для других людей. Но оргазм для других людей — это то же самое, что тошнота для меня. И отказ от еды для меня — это как самый мой великий отказ. Это как оргазм для других». Как у людей получается так реорганизовать свой мозг, что они понимают вещи, которые для обычных людей отвратительны и мерзки, как приятные и ведущие к удовлетворению?
И мы сделали исследование по самоповреждающему поведению. Оказалось, что лучший предиктор самоповреждения — это детские сексуальные травмы, также физическое насилие и пренебрежение. Другие болезни, а также анорексия, также связанные с насилием и травмами в детстве. И мы помогали вначале. Как вы знаете, Кембриджский госпиталь — это госпиталь хорошо известный за свою психотерапию. Нам было интересно, кому станет лучше, а кому не станет от психотерапии. Но предиктор того, что человек не бросит своё поведение и не изменится – это не травма, а отторжение в детстве, недостаток кого-то заботившегося в детстве.
И сейчас я хотел бы, чтобы вы вспомнили время, когда ваше сердце было разбито или земля уходила у вас из-под ног. Это опыт, который не уходит сам по себе, и все взрослые люди, кого я знаю, у кого есть определённые травмы и боль на сердце, идут к ближайшему врачу, к фармакологу или в бар, чтобы сделать хоть что-то, чтобы убрать эти чувства. Но когда вы ребенок, как на видео, которое я вам показал, у вас нет выбора пойти к фармакологу или к врачу. И единственное, что может дать вам облегчение, это тот, кто о вас заботится. И если тот, кто о вас заботится, отвечает вам взаимностью и заботится о вас, то ваша физиология сама по себе приходит в норму, запускаются взаимные процессы саморегуляции, и происходит это в основном за счет контакта лица. Если же вы встречаете суровое лицо, если же вы испуганны или расстроены, ну, предположим, кто-то вас побил (предположим, вас бьёт ваш отец, чаще происходит с мамами, но в этот раз давайте осудим отцов), и вы погружаетесь в глубокий стресс. Вы выглядите так и смотрите на человека как бы: «У меня всё болит! Не надо делать это!». И тогда у вас нет обратной связи и возможности успокоиться. Ваше сердце стучит, и земля уходит из-под ног. И тогда вам нужно создать системы в вашем мозге, которые бы помогли вам успокаиваться. И это то, с чем вы имеете дело. Вы общаетесь с людьми, которые мучают себя голодом, лишь бы успокоиться. Которые режут себя или принимают наркотики или таблетки. И как показывают исследования, которые я вам всем потом приведу, все вот это поведение, которое мы обычно хотим устранить или удалить, является на самом деле средством адаптации человека, средством его выживания.
Когда вы общаетесь с людьми с расстройствами пищевого поведения, они говорят, что «Настоящая проблема это не взаимодействие, а то, что это взаимодействие делает со мной, как оно помогает мне выживать и справляться с этими эмоциями».
Ну и давайте я немного расскажу вам про мозг в этом случае. Сейчас уже прошло где-то двадцать два года нейрокогнитивной науки. И мне повезло быть одним из первым, кто провёл нейроимиджевые исследования людей, когда они вспоминали травму. Но почему-то исследования нейронауки не вошли в клиническое русло.
Что же, это наш мозг [на слайде изображение мозга]. И когда вы мне говорите: «Меня зовут Дженифер» то это небольшая часть мозга, вот в этой передней части [зона в лобных долях], которая и является Дженифер. У Дженифер есть чувства по поводу каких-то вещей, она может рассказывать истории, она может что-то спланировать и рассказать мне, где она любит быть, а где не любит. Но все остальное в ней является результатом другой части её мозга, над которой мы не имеем никакого контроля. Например, если она упадёт спать прямо сейчас, то это не зависит от неё, это зависит от её мозга, ну или зависит от меня, если я буду очень скучно вам что-то рассказывать. Так же как и чувство голода, например, не зависит от этой части мозга. Вы делаетесь голодным или не делаетесь независимо от вас. И я пока не знаю людей, кто бы мог контролировать свой голод. Эта часть [лобные доли] не может сказать вам: «Не будь голодным», «Не будь привлекательным» или «Прекрати чувствовать сексуальное возбуждение». Все эти вещи происходят автоматически в достаточно большой части нашего мозга. Собственно и проблема состоит в том, что вся история, связанная с травмой, и лежит в нижней части мозга. И самый большой вызов для нашего понимания состоит в том, как нам проникнуть в эту нижнюю часть мозга, которая не связана ни с языком, ни с сознанием. У языка и понимания сознания есть функция, потому что вы понимаете, почему вы делаете вещи. Но понимание, почему вы их делаете, не меняет способ вашего чувствования. Они просто дают вам причину, почему кто-то вас унижает, а кто-то, наоборот, защищает. То есть добавляет рациональности. Они не меняют вашей привлекательности, вашей эмоциональности, они просто дают вам, ну, небольшое такое начало, для того чтобы хоть как-то осознанно укладывать во что-то свою жизнь. Нижние же части мозга не обладают языком, не обладают пониманием. Единственная их функция состоит в том, чтобы убедиться, что с вами все в порядке, исходя из тех обстоятельств, в которых вы находитесь.
И что происходит при травме – это то, что после травмы ваша нижняя часть мозга продолжает жить так же, как если бы вы были в травме, как если бы присутствовала опасность. И язык нижней части мозга — это стрессовые гормоны, электрическая активность и движения тела. И эта часть мозга не работает с сознанием. То есть мы имеем две разные части. И наибольший вызов для нас это то, как включить эту часть мозга или наоборот, как заставит её замолчать.
Что же, мы начнем с этой старой модели мозга, которая разделяет мозг на три основные части. У нас есть стволовая часть мозга или рептильный мозг, который делает обычно то, что делают дети. Они едят, они спят, они писают, они какают, они сосут. Эта часть мозга, о которой мы стараемся забыть как можно быстрее, но, к сожалению, это именно та часть мозга, которую именно в первую очередь и затрагивает травма. Это то, где живет ваша травма, которая заставляет вас ни есть, ни спать или испытывать панические реакции на совершенно иррациональные вещи. И люди могут начать убеждать вас в иррациональности ваших убеждений и вашего восприятия. Но это никогда не работает. Поэтому первое правило, если вы хотите вылечить рептильный мозг, то надо прежде всего с ним работать. И я не знал ничего о рептильном мозге до того момента, пока не стал ходить студию йоги.
И каким-то образом йога со своим индийским учением, что показало множество исследований, намного более эффективно работает с травмами, чем любые медикаменты, о которых я вообще знаю. Научение тому, как дышать, научение тому, как чувствовать каждый аспект вашего тела, напрямую открывает пути к вашему рептильному мозгу. И как по мне это должно быть основанием в любом лечении для того, чтобы человек научился управлять своим телом. Так что, если вы хотите излечить тело, то нужно работать с телом. И многие предпочитают работать с префронтальной корой, ну, например, меняя убеждения. Но как показала практика, это никогда не влияет на тело.
Вторая часть вашего мозга это лимбическая система. Лимбическая система создает картину мира. Например, когда внуки Джона заходят сюда (ну, они такие милые дети), вы все говорите: «Ууу, они такие милые, прикольные». И этот ребенок никогда не подумает, ну, до того, как он стал тинейджером: «Эй, здесь ничего особенного по поводу меня. Я один из восьми миллиардов людей, населяющих эту Землю, и, возможно, я вполне себе средненький такой человек». Нет, если в этом возрасте вам говорят, что вы самый лучший, вы действительно думаете, что вы самый лучший. И память о том, что вы самый лучший, остается с вами. Она становится распространенной в сети вашего мозга, и вы действительно думаете: вы самый лучший, люди всегда улыбаются, когда вы в комнате («Я это человек, который делает этот мир»). Даже если потом ваши друзья смеются над вами или какой-то близкий родственник умирает, или происходит ещё что-то, у вас всё равно глубоко в памяти остается мысль о том, что вы самый лучший.
Но верно и противоположное. Если ваша мать была алкоголичкой, ваш отец сидел в тюрьме и вас постоянно преследовало насилие, то вы, будучи в детстве центром вселенной, всегда думаете: «Я ужасный человек», «Я причина всех несчастий», потому что в детстве люди так думают, они склонны приписывать такие причины. Такой ребенок скажет: «Я заставил близких людей плакать», «Я заставил мать сидеть на наркотиках». И в будущем это создаст такую же картину мира.
Скорее всего, большинство людей, с которыми вы работаете, имеют именно такую картину мира. И что большинство из нас психологов делают, когда человек сообщает вот о таком, когда он в детстве был беззащитным и невинным. И, например, рассказывает вам об инцесте. Мы говорим: «Ну, ты был во всём остальном хорошим, а инцест был просто потому, что родитель так сильно тебя любил». И то, что скажет детский терапевт, — это то, что «Это не твоя вина. Это твоя работа – любить отца, а его работа соблюдать границы».
Я тоже так раньше делал со своими группами до того момента, пока в один прекрасный день один клиент не сказал мне: «Ты знаешь, что, Бессел, чтобы ты там ни говорил про мои достоинства, про то, что это не моя вина. И эти утверждения они все верны для тебя, но не для меня. Это заставляет только тебя чувствовать себя лучше, потому что ты чувствуешь себя таким беспомощным перед моим собственным страданием. И каждый раз, когда ты делаешь такие комментарии, я говорю тебе «Спасибо большое! А знаешь почему? Потому что я — жертва инцеста. Меня все детство учили отвечать заботой таким нарциссическим людям, как ты, и помогать тебе чувствовать себя как будто ты хороший терапевт. Но я должна сказать, я знаю тебя уже три года, и каждый раз это делает меня одинокой, беспомощной, создает чувство, как будто тебя никто не понимает».
Что же, вместо того, чтобы делать тупые комментарии, которые не попадают в эту часть мозга, как мы можем поработать с мозгом так, чтобы человек действительно чувствовал себя лучше?
Я дам вам пару примеров по поводу того, как вот все эти штуки, которые мы изучали, открывали, работают. Одна из них это ДПДГ или EMDR, отличная штука для работы с воспоминаниями. И один человек из моей группы, это девушка, которая посещала группу сексуального насилия, у нее было пограничное расстройство личности, конечно, потому что над ней совершали сексуальное насилие, и поэтому она попала в эту группу. Она сказала, что получила очень хороший опыт, сходив на группу ДПДГ. И я сразу вспомнил этих странных личностей, которые машут пальцами перед глазами и что-то там говорят при этом. И она спросила: «Могу ли я поговорить с Вами об этом?». Ну, я ей ответил: «Не со мной. А вот есть группа, основанная мной». И конечно группа её послушала, и она рассказала, как во время сессии ДПДГ она вспомнила, как над ней совершали сексуальное насилие в семь лет. И вы знаете, она сказала: «Вы знаете, я была таким маленьким, прекрасным существом в семь лет. И я вспомнила этого мужика, который лежал на мне, как от него воняло алкоголем. Это было отвратительно! Я спрашиваю себя, как этот долбаный ублюдок мог сделать такое со мной?». И то, что ДПДГ сделало для неё, и то, что делает любая хорошая терапия, это позволило ей отделить себя от той, какой она была тогда, и той, которая она есть сейчас.
И пока вы не отделили себя от того человека, который был тогда, вы не можете проделать работу. Вам нужно сформировать пилота в вашем мозге, который позволил бы вам наблюдать за собой сейчас, сидящим в кресле и смотрящим туда в семь лет назад. Когда вы смотрите и говорите: «Да, я была тем человеком». И в большинстве случаев люди говорят: «Я ненавижу этого ребенка. Я не могу заступаться за человека, который сам не может за себя заступиться, сам боится. Он заслуживает все, что он получил тогда». И пока вы не дойдете до самооценивающих, самоосуждающих вещей, вы не сдвинетесь с места. И сейчас, когда она использовала EMDR и различные техники гипноза, которые позволяют смотреть на себя со стороны, она может посмотреть на того ребенка и сказать: «Какой ужас(!), что же произошло с этим маленьким ребенком. И это не я. Я очень мало знал. Я очень мало мог. И сейчас я другой. Это не я».
И это самая большая проблема в травматическом стрессе, что человек ассоциирует себя с тем, каким он был раньше. Но прошлого не существует. И то, что там произошло не важно, потому что сегодня мы в этом институте, и сейчас конец осени, и посмотрите как красиво вокруг. Вы вообще осознаёте то, что я говорю, что сегодня — это сегодня. Так же и старые импринты вашего прошлого живут в вашем теле не тогда, а сейчас. И поэтому вы сами не можете полноценно присутствовать здесь и сейчас. И основная задача — это человеку посмотреть со стороны, находясь здесь и сейчас, на того, кем он был там и тогда и сказать: «Это больше не я. Я иногда чувствую себя так же, когда люди трогают меня определенным образом или смотрят на меня определенным образом. Но я уже не тот человек. Я вырос». Ваш мозг должен сделать это различение, и я надеюсь, мы еще успеем обсудить те зоны, которые ответственны за это.
А вот и пример одного из проведённых исследований [слайд с изображением человеческих лиц]. Учёный показывал эти фотографии девушки, выражающей различные эмоции (здесь она грустная, здесь она злая) группе людей возраста восьми лет. И здесь нормальный восьмилетка говорит: «Она больше не злая, она становится грустной». Но если вы показываете эти фото детям, нам которыми производили насилие, в какой-то момент они говорят, что здесь этот человек становится опасным. То есть существует определённая подсознательная система в мозге, которая воспринимает стимул, как опасный в то время, как для всех остальных он был бы нормальным. Но они не понимают такой интерпретации. И это то, например, почему я занимаюсь биофитбеком. Так я помогаю людям изменить их мозг и понять его. И все современные находки в нейронауке по поводу вот этого спектра расстройств говорят о том, что у нас есть мозг для того, чтобы коммуницировать с людьми. Почти любое отклонение в мозге, связанное с психиатрическими расстройствами, может быть понято как невозможность войти в контакт с людьми, неправильное взаимодействие с ними. И все психиатрические расстройства — это, по сути, функция разрыва с людьми.
И то о чём говорила утром Эмми, она была совершенно права, связи с людьми очень важны. Но если сами по себе эти связи исковерканы, то дела пойдут плохо.
И позвольте мне показать, как это бывает. Мои коллеги провели исследование. Они привезли из Германии манекен прекрасного черного незнакомца. И когда испытуемые лежали в фМРТ сканере и этот незнакомец появлялся возле них, в этот момент фМРТ снимало картины мозга, как мозг реагирует на этого незнакомца. И когда нормальный человек (условно нормальный) видит незнакомца, входящего в комнату, его фронтальная кора начинает гореть, как новогодняя гирлянда. И когда он заходит, они думают: «А как бы я хотел, чтобы ты одевался так же, как я. Как бы я хотел, чтобы тебе нравилось то, что я готовлю. Как бы было классно, чтобы бы тебе нравился цвет моих волос». Ну и все подобные штуки. То есть, как только симпатичный незнакомец заходит в комнату, нормальный человек думает о всех прекрасных штуках, которые можно с этим незнакомцем сделать.
Потом они поместили в сканер людей, которые имели историю насилия и пренебрежения в детстве. И к ним так же в кабинет заходил вот этот симпатичный незнакомец, но что активировалось, это не фронтальная кора, не фантазии о том, как все будет прекрасно, но что активируется это определённые зоны верхнего двухолмия. Кто-нибудь из вас когда-нибудь видел тараканов на потолке? Только некоторые из вас. Я ненавижу говорить о том, когда вы заходите на кухню и включаете свет, эти тараканы разбегаются во все стороны. Это и есть такая тараканья зона вашего мозга. Зона, ответственная за ужас и страх. Так вот, вот этот милый незнакомец и активирует эту зону мозга, ответственную за ужас. И это то, как некоторые из наших пациентов видят нас. Удачи вам.
И многие люди приходят уже привыкшие к тому, что ни с кем ничего не получается, что все их обманывают, и они говорят: «Я верю, что именно ты мне поможешь, именно ты меня вылечить, ты будешь исключением (но мой мозг устроен так, чтобы воспринимать всё как угрозу и мне приходится мучать себя голоданием или заниматься ещё чем-то)». И люди делают это для того, чтобы не зависеть от всех тех вещей, которые вот эти страшные незнакомцы хотят с ними сделать. Вообще, когда вы встречаете кого-то, вам необходимо понять, этот кто-то безопасен или опасен. Зона, ответственная за это, — это островковая доля, это миндалина, извилина и другие. Маленькие зоны, которые позволяют вам оценить опасность. И каждая из этих зон травмируется в ситуации детского насилия и пренебрежения. И пациенты тратят очень много сил и времени на то, чтобы определить, кто опасен, а кто безопасен. И часто они ошибаются. Они не понимают, насколько опасны реально опасные люди, и часто принимают за опасных совершенно безобидных людей. Система сломана. И вы можете пальцем указать на того, кто опасен, но если вы не чувствуете этого внутри, то здесь ничего нельзя поделать. В общем и целом ваш мозг создан для взаимодействия.
[Видео, где на экране показывают маму с младенцем, повторяющих мимику друг друга] Так вот, наша базовая природа состоит в том, чтобы имитировать и подражать друг другу, быть такими же, как все, имитировать чужие движения и действия. Позвольте показать вам еще кое-что.
[Видео о подготовке американских солдат, идущих строем, поющих]
Люди, которые понимают это, насколько важно быть вместе с другими. Люблю этих парней. То, как тренируют американских моряков. Почему я показал это? Эти дети напуганы. С ними изначально всё плохо. Они приехали из глубинки, не закончили средней школы. Им просто было некуда больше пойти, и они вступают во взаимодействие с такими же людьми без цели и без желания взаимодействовать. И они двигаются вместе, они поют вместе, они синхронизируются. К тому времени, когда заканчивается тренинг из двенадцати недель, они чувствуют себя мощными и сильными, они чувствуют себя компетентными, они умеют думать просто за счет того, что они двигаются вместе, поют вместе, они синхронизируются. Это очень мощный способ реорганизации вашего мозга. По факту это то, для чего создан ваш мозг. Цель вашего мозга – синхронизироваться с другими людьми, но мы этого не делаем как модель лечения.
Насколько это базово и важно иллюстрируется вот этим слайдом.
[Показано изображение фотографий, на которых ребенок повторяет за мужчиной мимические движения] Это ребёнок пяти часов от роду. Мужчина вытаскивает свой язык – ребёнок делает то же самое. Мужчина улыбается – ребёнок делает то же самое.
Мы полностью кооперативная система. Это то, какие мы есть. И мы не существуем отдельно друг от друга. И каждая часть нашего мозга существует в контексте взаимодействия с самим собой и с другими. И когда это происходит не так, многие части нашего мозга просто ломаются. И возможно, многие из вас видели фильм, знают об экспериментах Джона Боулби, который смотрел, что будет с ребенком, если его отделить от родителей. Они перестают есть, они перестают двигаться, они перестают взаимодействовать с другими людьми. Когда ваш близкий уходит, вся ваша внутренняя система начинает просто распадаться на части. И это очень важная часть в работе с людьми с расстройствами пищевого поведения, потому что мы делаем на самом деле много штук, связанных с мозгом таких пациентов.
Есть такая штука, как пассивное состояние работы мозга. Это то, что происходит, когда вы, например, смотрите в окно на ездящие машины или сидите здесь, слушаете мою скучную лекцию, смотрите на часы. И, по сути, вы позволяете своему мозгу просто парить в облаках. Ваш мозг проводит в этом состоянии время сам с собой, не обращая внимания ни на кого вокруг, и зона ответственная за это находится вот здесь [показывает на себе] в средней части вашего мозга. И эти зоны мозга, которые связаны с вами и вашим отношением к самим себе, там, где считают йоги, находится третий глаз. А зоны, которые находятся здесь, являются задней частью вашей поясной коры, отвечает за то, что вы знаете, что вот я нахожусь здесь, на этой лекции, в этом зале, но чтобы пойти домой, мне нужно пройти так-то, так-то и так-то. Она создаёт вашу картину мира, отвечает за то, где вы есть сейчас и как вам попасть туда, куда вы хотите.
Так вот, мои коллеги посадили обычных канадцев в фМРТ сканер и смотрели, как же работает их сеть пассивного режима. Эта часть вот здесь [показывает на себе], которая отвечает за то, кто я есть, во что я верю, что мне нравится. Нет, мне не нравится это кино про патриотов, и мы должны с тобой обсудить какое кино мы будем смотреть. И если мы договоримся, то мы оба будем получать удовольствие, и здесь будут гореть в нашей коре огоньки по поводу того, что нам предстоит вместе делать.
Возвращаясь к мозгу. Вот, где я есть, сейчас конец дня и мне хотелось бы сесть в кресло и выпить бокальчик вина или пойти вверх подвигаться или отдохнуть. Всему этому посвящена довольно большая часть вашего мозга, отвечающая за уход за вашим телом.
Так вот, они поместили восемнадцать хронически травматизированных людей, возможно худших из тех, с кем вы работали в фМРТ сканер. И здесь я увидел, возможно, наихудшую вещь, которую можно увидеть в мозге. Если у вас присутствует хронический опыт травмы, то та часть мозга, от которой ожидается, что она будет говорить вам: «Это мне нравится, а вот это мне не нравится», «Я люблю ходить в кино, но я не люблю бургеры. Зато я люблю есть креветки. И я — это я». Эта часть как-бы исчезает. Задняя часть мозга и ощущения своего тела как бы уходят. Это наша проблема. Это наша ключевая проблема.
И люди, которых мы исследовали с помощью разных методов, например, с помощью ЭЭГ, и мы увидели, что есть достаточно большая часть мозга, которая имеет дело с понятием «Я». Что вы хотите, и что хорошо для вас это не здесь. И наша задача сделать это чувство «Я» осознанным «Я здесь».
Я в первый раз показал это видео с американскими моряками, потому что я вижу, что эти парни, они что-то чувствуют, они что-то понимают.
Давайте расскажу вам другую историю. Я был консультантом в «комиссии правды» в южной Африке. Возможно, это самый удивительный процесс, который я делал в жизни. Я, конечно, сам ничего не делал, но приехал посмотреть. Но я удостоился общения с Нельсоном Манделой. Я сказал: «До того, как Вас посадили в тюрьму на двадцать семь лет, люди говорили, что вы были главой террористической группировки. Я симпатизирую Вам, но ведь они убивали людей и взрывали всё подряд. Но затем Вы вернулись как будто святым. Как Вы прошли такую трансформацию?» И он ответил: «Бокс!». Я удивился: «Бокс?». Он говорит: «Да. В боксе ты должен понимать, где сейчас находится твое тело, где находится тело соперника. Ты должен понимать его намерения, ты должен представить, что получится, если ты ударишь хук, а он заблокирует. То есть ты должен сделать очень быстро очень сложную ментальную работу по поводу того, что хорошо для тебя, что плохо для тебя, что хорошо для другого человека».
Я такой: «Вау!». Это именно то, что мы обнаружили в сканере мозга для травматизированных людей. Целая часть мозга, которая говорит нам о себе то, что важно мне, то, что важно для других, то, что понимаю о себе — это все стёрто. И может быть бокс может стать хорошим способом для лечения таких людей. Удачи вам на получение финансирования в таком исследовании. [Смех в аудитории]
Моё величайшее исследование. Я проделал много исследований, но вот это исследование танцев танго против когнитивно-бихевиоральной терапии. Танго — это идеальный способ лечения травмы. По факту танго было изобретено моряками и проститутками, когда, по сути, наступал конец мира. Это были очень травмированные люди. И они открыли, что двигаясь друг с другом, они начали очень чутко понимать, где есть твое тело, а где тело другого человека. Это помогало им чувствовать себя спокойными, в безопасности и в комфорте. Может быть и танцы танго могут быть лучшим лечением.
Я говорю вам все эти штуки, просто чтобы вы открыли свой разум для нового. Может быть, это и не такое сумасшествие. Может нам стоит использовать вот такие методы лечения, чем методы лечения, которые сейчас не работают.
Вот, например, что мы делаем в нашей клинике. Наша клиника. Ну, у нас достаточно большая клиника, и мы видим достаточно много бедных и несчастных травматизированных людей. У нас также есть приватные ответвления, где мы можем проделывать какую-то личную работу уже за определённые деньги. Мы видим очень много людей, которые адаптируются. Например, родителей-геев или людей, приехавших из Китая к нам.
И где-то десять лет назад у нас была четырёх с половиной летняя китайская девочка, которая после трёх лет адаптации со своими милыми родителями, не разговаривала, она постоянно резала и травмировала себя. И мы пытались с ней работать разными способами, но ничего ей не помогало, пока один из наших коллег не предложил её отправить на программу по сенсорной интеграции. Там вы ходите по бревну, балансируете на раскачивающемся кресле, и делаете другие упражнения на баланс, которые активируют зону в нашем мозге, на которую обычные люди вообще не обращают внимание (обычно) — на нашу вестибулярную систему, которая позволяет почувствовать вам, где вы есть, и как вы двигаетесь. Эта система травмируется, если у вас отсутствуют прикосновения, если вы не общаетесь с людьми и если вы с ними не синхронизируетесь. Но так как мы так не думаем, мы обычно думаем о фронтальных зонах. Так вот, эта девочка начала ходить по бревну, выполнять другие упражнения, и она начала говорить. Так вот, основная штука здесь [показывает на себе], если вы успокоите эту часть, вы начнёте чувствовать, как вы двигаетесь, начнёте балансировать, начнёте ощущать своё тело. Постепенно ваши ощущения начнут доходить до вашей фронтальной коры. Но пока ваша система разболтана, это не будет работать. Надо начинать с самого низа, с вашего тела.
Мы создали нашу собственную клинику сенсорной интеграции, которую ведёт Лиз Уорнер. И мы заметили такую штуку, и вы тоже можете её попробовать, что, когда эти травмированные дети начинают прыгать по трамплинам, они стали тише, спокойнее, и самое удивительное (ведь мы ведём записи, мы анализируем всё это) они перестали «замораживаться» в текущем моменте, когда прыгают на трамплинах. Они начали говорить о том, что было вчера и что будет завтра. А прошлое и будущее — это критические вещи для мозга. Если вы «заморожены» в текущем травматическом моменте, вы не можете планировать на будущее, вы можете только учиться из прошлого и проецировать это на будущее. Если часть вашего мозга, которая соединяет прошлое и будущее, которую сейчас мы знаем, называется дорсолатеральная префронтальная кора, повреждена у травмированных детей. Но когда дети начинают прыгать и разрабатывать свою вестибулярную систему, они начинают говорить о вчера и завтра. [Демонстрация видео с прыгающим мальчиком] Им нужно включение, взаимодействие, чтобы их мозг развивался в этих взаимосвязях. И затем я увидел что-то необычное в этом освящённом углу комнаты и решил посмотреть.
[Разговор на видео] Мальчик: «Что такое psp?». Женщина отвечает: «psp — это маленькая игровая приставка. Твоя мама пошла куда-то туда. А папа ушёл туда».
Это гуфи, связь разорвана. Она говорит то, что вообще никак не связано с контекстом и с тем, что происходит вокруг. Всё находятся в их моторном и ментальном внутреннем мире. Это, что для меня наиболее важно, всё остальное вторично.
Сколько людей расстроены тем, что сейчас увидели? А, только один. Ну, извините, но то, что сейчас произошло, это уже, по сути, диагноз. При таком раскладе эта комната только для одного человека, который говорит в один момент времени. Мама не синхронизируется, разговаривая с ребёнком. Она начинает говорить, после чего ребёнок падает на пол и говорит: «Эта комната не для меня». И это есть диагноз.
[Видео] Консультант очень старается. «Лови!» [Женщина на видео бросает мяч мальчику] «Я сегодня решил поговорить по телефону». А теперь сколько людей были расстроены? Хорошо, число людей увеличивается. Совсем не та игра в теннис, которую бы вы хотели бы увидеть, не так ли? Я бы хотел очень чётко отметить, что консультант играла с ними пятнадцать минут, чтобы они хоть как-то синхронизировались. И наконец, что-то произошло. Это первый значимый звук, который я услышал. Вы слышали его? Звук удовольствия.
Посмотрите любой психиатрический справочник или книгу и найдите слово «удовольствие». Если его там нет, не покупайте ее. Как будто жизнь создана не для удовольствия. Если вы находитесь с другими людьми, то вы должны получать от этого удовольствие. А если вы работаете со сложными пациентами, то это должно быть вам интересно, это должно вас очаровывать, должно «включать» вас. Если это не так, то что-то неправильно.
Так вот, как только люди включаются во взаимодействие, следующая часть — это смех.
У нас была ужасно больная пациентка. Мы отправили ее в магазин однажды и нашли там людей, которые на стенде стоят и поют песню «Аллилуйя». Она поняла, что я немного странный. Но после окончания этого курса, она побежала ко мне, и я чувствовал, как бьётся её сердце после бега, и она меня чувствовала. И она издала этот звук. И она сказала: «Эй! Это же работает».
Вам не обязательно ходить к людям, которые научат вас петь песню «Аллилуйя». Все на самом деле проще. Всё о том, как петь с кем-то в унисон. Мы с Джоном тоже ходили на курс песен «Аллилуйя» на Рождество. Не хочу говорить плохое о моём друге, но он не самый одарённый певец из всех, что я встречал. Но, блин, было классно! Разве не было классно петь с кем-то вместе и вместе в унисон? Когда всё вокруг становится неважно. Ну, до того момента, по крайней мере, пока люди вокруг не станут смотреть на вас как на сумасшедших. Но мы не поем в нашей культуре, и мне кажется, это проблема.
Как же мы преодолеваем травму? Мы преодолеваем её, получая опыт, который фундаментально отличается от того опыта, что мы имели ранее. Но именно получая, а не просто подумывая об этом опыте, или вы должны получить этот опыт. Нет, именно имея новый опыт, получая его в конкретных действиях, как это когда-то придумали делать американские моряки, синхронизируясь друг с другом. Делая эти движения, активируя свои мускулы, вы также активируете пути, которые идут к вашему мозгу и говорят вам о вашей силе и о вашем собственном «Я». Если же вы сидите смирно, у вас плохое здоровье, или вас где-то заперли и не дают выходить. В этом случае, когда вы не можете двигаться, импульсы проходят в часть мозга под названием миндалина, и они заставляют вырабатывать вас стрессовые гормоны, которые затем снова воздействует на миндалину. И это заставляет вас впадать в панику, и ощущать беспомощность. Так вот, если вы пассивный, не можете постоять за себя, не можете говорить, то вы и будете чувствовать эту паническую реакцию. Кто знает, как с этим работать, это только очень редкие психологи и никогда психиатры. Кто еще? Ну, кто-то типа учителей по карате.
Девушка с черным поясом по карате была изнасилована. И мой коллега спросил у меня: «Как кто-то, кто может, по сути, может убить другого человека голыми руками, мог быть изнасилован?» Ее учитель сказал: «Скорее всего, она просто потеряла свой навык». И я могу поспорить, что каждый из вас, зная что-то очень хорошо, в момент стресса будет чувствовать себя как полный идиот. Может быть, конечно, у нее и до этого была какая-то история травм, но в любом случае, её изнасиловали.
Тогда мой коллега сказал: «Давайте сделаем программу, где мы научим людей полноте сознания или майндфулнессу». И как только на вас нападают, вы должны держать в тонусе вашу префронтальную кору (среднюю часть префронтальной коры), которая позволит вам наблюдать, что происходит вокруг и планировать свои собственные действия. Но когда наступает стресс, эта часть отключается, и вы становитесь беззащитными, и все могут вами воспользоваться.
И он говорит: «Давайте сделаем программу майндфулнесс, чтобы даже в ситуации страха вы сохраняли холодный разум». И он хотел использовать процедурную память, чтобы кто-то использовал удары, резко бил в пах, в глаза и чтобы это было автоматически. Затем мы должны были проиграть выпускную сцену моей пациентки, когда её в детстве отдали на сексуальные утехи дальнобойщикам. И это выпускная сцена.
[Видео демонстрируют выпускную сцену, где девушка в игровой ситуации успешно защищается от нападения]
Это такой вариант терапии – дать возможность человеку столкнуться со сложными вещами. В этой ситуации мозг реструктуризируется из того состояния, что «я не могу ничего сделать», «я беззащитен» мы его перетренировываем на возможность оказать какие-то ответные действия. И вот эта вся средняя часть мозга [показывает жестом на себе] – лимбический мозг абсолютно беззащитен. И эта та часть, с которой мы все работаем. Так вот, как мы делаем этот мозг из беззащитного в мозг, который может оказывать ответные действия? Вы либо вступаете в моряки, либо присоединяетесь к различным программам, и вы реструктурируете мозг так, чтобы он понял, что вы можете предпринять действия.
И доказательства этому мы пришло спустя три месяца практики от моего пациента. Она позвала меня и сказала: «Я тебе хочу рассказать личную историю. Ты знаешь, несколько месяцев назад я была в библиотеке Гарварда. Прозвонил звонок. Было двенадцать часов, необходимо было идти уже домой. Я пошла домой по аллее между Оксфордом и Кембриджем. И неожиданно ко мне вышли три парня и сказали: «Сука, давай сюда свои деньги!». И знаете, что она сделала? Она распахнула свои руки и сказала: «Я готова! Нападайте! Кто из вас будет первым?!». И в итоге, они были удивлены и просто убежали. [Смех аудитории] И после этого мне не нужны никакие исследования, чтобы понимать, что это эффективно.
Но это о том, чтобы предпринимать действия. Вы должны что-то делать, чтобы наделять людей силой. И сейчас я этим и занимаюсь, хотя десять лет назад я учился тому, чтобы сидеть в группе и балаболить. Я говорил, был хорошим терапевтом. И пациент, который приходил вот так пять лет (я тогда был вдали от своей группы и писал книгу где-то у себя в кабинете) и тогда он вошёл, и, по сути, с ноги выбил мне дверь. Я спросил: «Что произошло с тобой?». Он говорит: «Да ничего».
- Но я же вижу, что у тебя изменилась походка, манера поведения.
Он говорит: «Я просто начал заниматься кикбоксингом». Я спросил: «Где ты берёшь эти уроки? Потому что, я тоже хочу их взять». И в итоге я действительно пошёл туда.
Так вот, обучение тому, как надрать зад, как чувствовать силу в своём теле, чувствовать, что я могу, я могу защитить себя, я могу позаботиться о себе – это самое важное. В общем, важно действие.
Второй элемент — это доступ к вашему эмоциональному мозгу.
Это слайд от великого учёного Джозефа Леду [показ слайда]. Он работал с такой зоной, как амигдала или миндалина. Эта зона не работает с речью, она автоматически может вогнать людей в панику. И каждый из нас интересуется, как же эта часть берёт над нами власть. И вот он проводил исследования над этой частью, и он открыл, что рациональная часть нашего мозга просто-напросто не имеет путей к среднему мозгу. Как если пытаться убедить себя, когда вы крайне влюблены или очень хотите есть. И это плохая новость. Но есть и другая часть, которую также изучал Джон. И как бы не был устроен наш мозг… А сколько из вас имеют детей в аудитории? Так вот, тем из вас, у кого есть дети, этот мозг помогает многое понять по поводу вашей заботы, эмпатии и всяких штук как заботиться о ребёнке.
Как недавно к нам пришла в Центр травмы одна пациентка и сказала: «Знаете, мне нужна помощь по поводу того, как научить ребёнка не быть таким эгоистом». Ни одна часть нейронауки не стала бы делать этого. То есть, мы постарались скорее у нее развить материнский инстинкт. Но это не конец истории.
И Леду отмечает (и это сейчас является большой частью нейронауки), что действительно в нашем мозге, в средней части нашего мозга есть часть, которая отвечает за нас самих. Наш мозг — это социальный мозг. Я в контакте с вами, вы в контакте со мной. Возможно, я иногда вам вру, как тот парень прошлой ночью, чтобы получить ваш голос. И это социальный мозг, а его функция не в том, чтобы говорить правду. Функция социального мозга состоит в том, чтобы ладить с другими людьми, чтобы нравиться другим людям и заслуживать их доверие, когда это понадобится, чтобы убеждать людей в своей точке зрения. В общем эта часть мозга не о том, чтобы говорить правду, а о том, чтобы ладить с людьми.
Но есть часть мозга, которая о вас и о ваших взаимоотношениях с самим собой. Это структура средней линии вашего мозга. Она начинается здесь [показывает на себе] со средней префронтальной коры, затем к префронтальной коре, островковой доле и далее по средней линии. Вот эти структуры средней линии говорят о вас и о ваших взаимоотношениях с самим собой. Например, самоповреждения и порезы — это о ваших взаимоотношениях с самим собой. И очень мило, когда вам люди рассказывают истории, как они это делают, когда они делают. Единственный способ помочь — это получить доступ к медиальной префронтальной коре. Это единственный способ, которым вы можете изменить ваш животный мозг.
И были проделаны исследования по поводу медитации. И я восхищен этими исследованиями, потому что единственный способ поменять что-то в себе — это встретиться с самим собой. Но плохая новость — это то, что как я раньше показывал, когда мы помещаем человека в сканер и смотрим на эту часть мозга – здесь ничего нет. И это то, что я обнаружил, когда мы работали с людьми с проблемами пищевого поведения. Когда мы спрашивали их: «Кто ты такой?», «Во что ты веришь?», «Что ты собираешься делать со своей жизнью?». И он не может найти ответы. И это основной вызов для вас, как сделать так, чтобы человек был там. Быть человеком, который имеет свои желания, который чувствует своё тело, который чувствует пол под ногами, чувствует свои кулаки и силу и который говорит себе: «Это моё тело [восхищённо]. Я чувствую это сейчас. Я испытываю это сейчас». Вы не можете владеть своим телом до того момента, пока не будете знать, что в нём происходит. И это то, что мы делаем для терапии сегодня. Это выращиваем вот эту часть мозга [указательным пальцем указывает на область между бровями и центром лба].
Исследования, которые почти уже закончены, показывают, что размер этой части мозга [повторяет прошлый жест] решает насколько вы эффективны, насколько хорошо вы строите планы, насколько хорошо вы отклоняете всякие глупости (например, мнение других людей или какой-то шум или ещё что-то). Чем больше эта часть вашего мозга, тем больше ваши чувства. Именно это важно для меня.
В наших исследованиях травмированных людей и людей с расстройством пищевого поведения мы узнали, что вот эта часть у этих людей крайне мала и слаба. И важный вопрос: как же вырастить эту часть мозга? Хорошая новость, что это возможно, а плохая новость, что это не так уж и легко.
Первый человек, который это изучал Ричард Дэвидсон, нейроученый. Он изучал тибетских монахов, которых пытали китайцы. Он измерял эту часть мозга [показывает на себе] и заставлял их вспоминать, как это было, когда китайцы их пытали. И они лежали там, и ощущали этот страх воскрешённой травмы. И они стали вспоминать, как был момент, когда один из солдат отрезал кому-то тестикулы. И они думали: «Вот как сейчас чувствует сам этот парень, который отрезает».
Большинство людей в этой комнате, не потому что вы женщины, не будут думать о том, что значит этот опыт для вас (отрезать чьи-то части тела). Это уровень полноты сознания, который приходит за счёт многих лет тренировки и самонаблюдения, и отращивания вот этой части мозга, чтобы она была очень большой. И не факт, что кто-то дойдёт до такого уровня в этой комнате.
Но то, что сейчас кажется совершенно точным для учёных, это чем больше вы отращиваете эту часть мозга, тем больше вы обращаете внимания на ваш внутренний мир. И вам действительно необходимо обращать внимание на вас самих, на ваш внутренний опыт, на ваши ощущения в теле, потому что травма это не что-то, что произошло в прошлом, потому что это закончено. Травма это то, что сейчас живёт у вас внутри. И как только вы погружаетесь в тишину, демоны начинают выходить наружу. И вы начинаете испытывать флешбеки, и видеть ужасные кошмары. Обычное ощущение для травмы.
И большинство людей, травмированных, не могут делать медитацию. И мы пытались, и множество клиник вводит эту практику, но в итоге оказывается, что она не так полезна. Потому что это слишком. Слишком много тишины для травмированного человека.
Но вот йога программа работает намного лучше. И при йоге вы можете чувствовать своё тело и при этом находиться в крайне концентрированном состоянии. И то же самое и в цигуне. Йога, джиу-джитсу, игра на барабанах очень мощные методы. Мощные для того, чтобы вырастить эту [показывает] часть мозга и позволить людям чувствовать себя защитниками самих себя. А не ждать, пока другие люди скажут тебе, что тебе нужен гамбургер, а ты скажешь: «Я ничего не чувствую». И истина желаний должна приходить изнутри вас самих. А для того, чтобы это было необходимо развить островковые доли. Именно эта часть связывает мозг и тело.
И опять же, во всех наших исследованиях травмированных людей мы находим достаточно повреждённую островковую долю. Когда вы испытываете травму или отвержение, вы как бы подавляете все эти чувства в своём теле. И мы делали исследования йоги, и мы заметили, что как раз таки островковая доля, которая помогает вам выражать свои желания, начинает активироваться и включаться.
Но я не могу сказать по факту, что йога — это решение, потому что всё, о чём я говорил, — это решение, потому что сейчас слишком рано говорить о каком-то конкретном методе. Но худшее, что происходит, — это так называемая медицина, основанная на доказательствах. Я сам этим занимался раньше, особенно когда в девяносто пятом кто-то сказал, что я нашёл лучший способ эффективного и научно обоснованного лечения для ПТСР. И ты сравниваешь свой метод с людьми, которые ничего не делают и обнаруживаешь, 10% улучшение и говоришь о том, что это лучшее лечение для всего человечества. И это такой круг научного и доказательного лечения, который, как все знают, кто здесь находится, не особенно и работает. Давайте честно скажем, что 10% улучшение — это недостаточно хорошо. Нам нужно минимум 80% улучшений. А то лечение, которое предлагается людям сейчас, неспособно достичь таких результатов. До того момента, пока вы не погрузитесь в мозг человека, пока вы не начнёте развивать в этом мозге определённые зоны, которые позволяют вам и вашему разуму получить контроль над вашим же собственным телом.
Удачи вам. [Аплодисменты зала]
Автор: Перевод лекции на русский язык произвёл Авдеев Павел.
Стенограмма подготовлена Кастрицкой Т.М.
Источник: https://www.youtube.com/watch?time_continue=3&v=R2Ibh7iYmmQ
Текст данной публикации скопирован из Интернета или других открытых источников.
Разместила: Кастрицкая Татьяна Михайловна (не является автором публикации)
